Дневная тишина — обычное состояние внутри областной филармонии. Редкий посетитель заглядывает сюда в эти часы, чаще всего по служебной надобности. Поднимаясь на четвертый этаж по запасной лестнице, что за сценой концертного зала, я невольно замедлил шаг. Откуда-то сверху разлилось между пролетами этажей сильное и ровное пение. Последние репетиции, скоро премьера «Мадам Баттерфляй», подумалось мне. Только какой же приглашенный тенор появился в Мурманске аж за несколько дней до премьеры? Странно… А голос все лился и лился из-зад вери. Было хорошо, и я не осмелился прервать пение стуком. Незапертой оказалась одна из соседних дверей, в подсобное помещение. Кто это поет, тихо спросил находившуюся внутри пожилую женщину. «Сергей Георгиевич репетирует»,— ответила она. Так и стоял я под дверью еще несколько минут. Бывают мгновения, когда не надо торопить события. И пусть дела, даже самые неотложные, подождут… Есть люди, которые несут в себе некую загадку, словно бы это выбранная ими линия жизни. Рассудочно можно объяснить все, в том числе их поведение. А загадка при том остается и притягивает к человеку словно магнитом. К числу таких людей я отношу художественного руководителя Мурманской областной филармонии заслуженного артиста России Сергея Гиваргизова. Знакомы мы не один год, а вот понять его не могу. И ведь уже ровно 20 лет работает и живет он в Мурманске, из них десять — художественным руководителем учреждения, название которого с древнегреческого переводится как любовь к гармонии. По-моему, гармония в жизни — это способность прийти к согласию с самим собой. Об этом мы беседуем с Гиваргизовым, давно позабыв о формальных причинах встречи — его мурманских юбилейных датах. И в какой-то момент я начинаю понимать: ничего случайного нет, даже если жизнь представляется сотканной из случайных непредсказуемых событий. Только бы почувствовать, понять, в чем твое предназначение на Земле. Только бы… Гиваргизову не надо задавать вопросы. Он и сподвольсам задает их себе, разматывая нить прожитого. И делает одно за другим открытия, которые, может быть, и не замечает. Я не завидую, я радуюсь в душе оттого, какой захватывающей, всепоглощающей вещью может быть жизнь.
Господин случай
Дадим слово самому Сергею Гиваргизову.
Прослушивался в Пермский оперный театр. Очень хороший театр. И меня взяли туда, должен был дебютировать Водемоном в «Иоланте» Чайковского. Но случилось то, чего никогда не ждешь...
На руках был билет в Пермь, а за два дня до отъезда жена попала в больницу, с тяжелой операцией. Мог ли я уехать? Есть ситуации, которые не обсуждаются. Иначе себя перестанешь уважать...
Потом все благополучно разрешилось, но время ушло. И здесь объявили конкурс-набор артистов в украинскую академическую капеллу «Думка». Меня приняли солистом-тенором. С «Думкой» объехал десятки стран мира, по 4 месяца в году были за границей. Но это не главное. Я встретился с божественной музыкой, которая перевернула сознание. В опере громче и зычнее спел— уже хорошо. Но как можно Баха и Генделя кричать? Кантатно-ораториальная музыка оберегает от форсировки голоса, дает возможность мыслить — о чем и как ты поешь. Произведения ее овеяны библейскими образами — ты не можешь петь просто так. Ты должен пропустить их через свое сердце...
Невозможногонет
В 9 лет я попадаю в кинотеатр и смотрю фильм «Молодой Карузо». Не путайте с фильмом «Великий Карузо» с Марио Ланца. Молодой — это Марио дель Монако, тоже выдающийся итальянский певец.
Мой папа — киношник. Взял меня за руку и отвел в зал, чтобы чем-то занять, пока он решает свои дела. Я слушаю Марио дель Монако, и теперь все остальное для меня потеряло смысл. Какое счастье слушать — эта песня «О, Мари». Неужели я смог бы исполнить ее?
Уроки пропускаю, чтобы еще раз посмотреть фильм. Сейчас, спустя 51 год, расскажу вам его по кадрам. А тогда — прихожу домой, забираюсь на тахту и начинаю изображать пение. И вдруг происходит чудо — у меня прорезался голос.
Конечно, о чем поет дель Монако, я не мог понять. Начал изучать итальянский язык. В Ереване ни учителей, ни самоучителей не было. Знакомая была, у которой папа дипломат. У него выпросили самоучитель итальянского для дипломатов… За три года выучил. В 15 лет итальянским я уже свободно владел...
Все тебепомогут
Пропадаю в опере, благо живем в Ереване напротив оперного театра. 50 раз прослушал «Аиду», по 40 — «Тоску» и «Риголетто». Билетерши ко мне привыкли и беспрепятственно пропускают.
В театре есть очень хороший певец Сергей Данелян. Боюсь к нему подойти и по пятам хожу за ним на улицах города. Но вот набрался наглости — попросил послушать. И он начинает со мной заниматься в музучилище. А мне всего 14 лет и учусь еще в 7-м классе обычной школы. Через три года он приходит к моему отцу и говорит: «Надо, чтобы сын поступил в консерваторию». Отец против: сам технарь, он и меня видит в техническом институте. В общем, по-своему он был прав. Я поступаю в политехнический институт, но музыкой продолжаю заниматься частным образом.
В Ереван приезжает Евгения Мирошниченко, народная артистка Советского Союза. Вечер с шашлыками после спектакля. «Кто этот молодой человек?— спрашивают дорогие гости Данеляна. — Пусть споет».
Потом Мирошниченко задумчиво произносит:
— Тебе надо переезжать в Киев, учиться в консерватории.
Я молчу, но уже знаю, что делать. Старший брат учится в киевской аспирантуре. С ним втайне от отца мы договоримся. Евгения Мирошниченко приведет меня к прекрасному украинскому тенору Константину Огневому. Но в тот год я в консерваторию не поступил, опоздал. На следующий прошел «на ура», хотя 446 претендентов на шесть мест теноров… А какие украинцы голосистые— известно...
Институт позади — я работаю программистом-математиком на заводе— почтовом ящике. И пою в оперной студии. И еще не знаю, чему отдам свое сердце.
Это Костя Огневой посоветовал — езжай в Пермь, на время. А пока в Киевском оперном созвездие своих народных артистов— он сам, Гуляев, Мирошниченко, Чавдар, Бэлла Руденко, Дмитрий Гнатюк, друг мой Соловьяненко— царство ему небесное...
Мне слава не интересна. Я хочу научиться петь так, чтобы в душе была гармония. Все повторяю слова Александра Македонского: «Меня хоронить будете, чтобы через гроб ладони были видны. Покажу своим гражданам, что завоевал полмира, а с собой ничего не уношу».
«Музыка пид нотами»
Человек в этот мир приходит развиваться, а не копить. Я люблю репетиции— можно сразу исправить… А в концертах лишь вдогонку сожалеешь — не получилось… Репетиция для меня праздник. А иные артисты любят праздность — софиты, аплодисменты. Сейчас перевожу на русский воспоминания Карузо. К нему люди со словами восхищения после спектакля, а он утра ждет не дождется. Чтобы в классе весь спектакль пропеть заново...
Мне профессор-дирижер говорил: «Музыка пид нотами. Шо вы дывитесь на них, в нотах правды нэма...» Еще говорят: архитектура — застывшая музыка. По-моему, музыка — это вечная архитектура, которая все время обновляется чьей-то душой. Ноты — каркас здания, и ты должен в него войти и расставить мебель, как твой вкус позволяет. Ведь миллион раз все сыграно-пропето. А ты сделай так, чтобы эти семь нот прозвучали по-твоему, по-новому! И тогда твое искусство будет нужно людям.
«Думка» преобразила: мысль об оперном театре меня абсолютно оставила. Даже характер начал меняться. Но опять несчастье...
Апрель 1986 года. Чернобыль. 9 мая проходит велогонка Мира на Украине. Жарко. Люди в Днепре купаются, ничего не подозревая. Только 11 мая говорят правду. Я парторг в «Думке», о чем не жалею, и партбилет до сих пор храню. Для меня нет вопроса, когда приходят и говорят: вы должны ехать в Славутич и выступать перед людьми. Мы едем, хотя ничего еще не понимаем. Выступаем в местах проведения аварийных работ и возвращаемся в гостиницу (бывшую школу) в Славутиче. Знакомлюсь с Велиховым, председателем государственной комиссии. Кстати, он большой любитель пения. Евгений Павлович отводит меня в сторону и тихо говорит: «Сережа, ты должен уехать из Киева, иначе потеряешь голос...»
Действительно, через две недели после командировки у меня пропал голос. Подсказала выход Валентина Петровна Залавская. Мы давние партнеры, вместе пели в квартете «Думки». В 1986году она сразу уехала к дочери в Североморск. Нельзя было оставаться в Киеве с заболеванием крови. Узнав, что у меня появились аллергические реакции, проблемы с горлом и голосом, решительно предложила: Мурманской филармонии нужен тенор! Кто-то скажет: странные люди, с юга на север жить поехали...
И ты поможешьвсем
В Мурманске нет традиции. И ее надо создавать. Постепенно филармония превращается в Храм. Я поражаюсь, сколько молодых людей теперь к нам приходит.
Человек, который с малых лет слушает музыку Чайковского, Рахманинова, Верди, смотрит картины Рафаэля, Микельанджело, Серова, Васнецова, он никогда не сможет стать преступником. В него уже вошла божественность. Тратим огромные средства на наркоманию. Вместо того чтобы изначально приобщать к высокому.
Сегодня у нас есть абонемент-программа «Классическое музыкальное наследие нашим детям». Когда-то начинали ходить в детские сады, прогимназии, школы — во фраках, с классической музыкой, от Баха до Чайковского. Приносили в класс живой звук и приучали детей к тому, что есть иная, высокая музыка. Сейчас даем более двухсот концертов в год. За 18 лет, я посчитал, дали более четырех тысяч концертов. Эта работа не видна. И не нужно. Добро не для того, чтобы свою роль подчеркнуть. Склони голову по-христиански и делай свое дело— это мой девиз. Не по-рабски, по-христиански склони!… Добро само к какому-нибудь берегу приведет. В троллейбусе окликают: «Здравствуйте! Не помните меня? Вы десять лет назад в нашей школе неаполитанскую песню пели. С тех пор я люблю пение». Уже дети детей с нашего абонемента ходят на концерты...
В 1998 году Владимир Пастер, директор филармонии, предложил мне стать художественным руководителем. Я поставил условие: совмещать должность с пением. Довольствуюсь очень малым. Пою в абонементе. Ежемесячно десять концертов. Пою для детей и волнуюсь больше, чем на аудитории целого зрительского зала. Дети чисты. Они сразу фальшь от искренности отличают. И для меня честь— петь для них.
Неважно — где, важно— как
Я решил здесь реализовать эстетику, которую приобрел. Мечтал, чтобы у филармонии появился свой оркестр. Он появился в 1999 году. Мечтал оперы ставить в концертном исполнении— и они появились. Не нынешние шлягерные, а великие, старой школы. Того хамства, которое сейчас процветает в искусстве, тогда не было. С 2001 года много над этим работали с бывшим директором филармонии Александром Баранниковым и другими. В загранкомандировках иные шмотки покупали, а я клавиры. «Травиату» мы с дирижером Дамианом Йорио ставили по клавиру, в котором были пометки рукой самого Верди — 1868 год! Ставили так, как Верди хотел. И я решил: какой бы крупный проект ни был, один концерт мы обязательно должны показывать на периферии в области. Оперу «Служанка-госпожа» повезли в Ревду. Не представляете, что там творилось! Вот будет «Иоланта» — думаем повезти в Гаджиево.
Много времени и сил отнимает педагогическая работа. Не только в Мурманске. Из Финляндии ко мне сюда приезжали. А теперь приглашают на работу к соседям. Много предложений. Четыре месяца работал в Австралии, и сейчас зовут туда. Родные говорят: ты «крэйзи». Австралия прекрасная страна, где бог создал рай. А я понял: главное — не где жить, а как жить. Можно и в Париже прозябать.
За эти годы создали такую основу, от которой трудно уйти. В филармонии у нас нет ни лилипутов, ни циркачей… И билеты не дороже 150 рублей. За это получаем по голове. Но мы сказали: извините, наш зритель — среднеимущий, к сожалению, человек. Но это самые лучшие люди. Наш народ очень духовный, а особенно северный. Как его оставить без Баха, без Генделя, Чайковского, Моцарта… Настоящее, оно всегда доходит до людей. А моя артистическая стезя еще впереди. К осени готовлю свой сольный концерт в филармонии. Я давно понял: никогда ни о чем не жалей. Смотри назад, но не оглядывайся.
Разговор записал Владимир БЛИНОВ
Газета «Мурманский вестник», 30 мая 2008 года.
газета «Мурманский вестник»
